— Здорово! — совершенно искренне кинул Годимир. — Я бы так не смог.
— Положим, не так уж и здорово. В последнем катрене размер подгулял. Вместо мужской рифмы во второй и третьей строчке — женская пристроилась [39] . Как она туда попала? Ума не приложу.
— Да ну? Я и не заметил.
— А зря. Поэт должен не только о пани думать, но и слоги считать…
— Я другое заметил, — пристально глянул на шпильмана Годимир.
— Да? И что же? — напрягся Олешек.
— Не ты ли меня учил глагольных рифм не употреблять? А сам?
Мариенбержец неожиданно сник, опустил плечи:
— Ладно, все. Уел, уел, пан рыцарь… — Тряхнул головой, отбрасывая челку с бровей. — И правда, нехорошо вышло. Зато, благодаря рифмам моим глагольным, мы теперь голодными не останемся!
— Это как? — озадаченно проговорил Годимир.
— А вот так! — Похоже, веселое настроение вновь вернулось к музыканту. — Я свежеиспеченную балладу кухарке прочитал. Дуреха решила, что эти строки я ей посвящаю, и расщедрилась на горшочек каши. Как бы то ни было, а результат налицо. И мы сыты, и кухарка рада донельзя. Небось, еще внукам рассказывать будет — мол, шпильман Олешек Острый Язык из Мариенберга мне стихи посвящал!
Годимир кивнул. А почему бы и нет? Нет, в самом деле- все довольны, всем хорошо. Вот так бы и всегда в жизни…
В дверь постучали.
— Кого там принесла нелегкая? — сердито выкрикнул музыкант, хотя по его лицу не было заметно особого огорчения от появления незваных гостей.
Петли скрипнули, и в образовавшуюся щель просунулась голова Ратиша, обмотанная через лоб тряпкой.
— Пан Тишило велел тебе передать, пан Годимир, чтоб ты в главную залу поспешал. Король Доброжир изволит в последний день перед турниром все споры и тяжбы разрешить. Как пан каштелян сказал, чтобы с чистыми помыслами на ристалище выходили…
Голод тут же куда-то пропал, словно и не было. Казавшаяся за мгновение до того вкуснейшей, каша вдруг превратилась в комок глины и прилипла к языку. Поэтому Годимир промычал в ответ что-то невнятное, безуспешно силясь сглотнуть, и кивнул. Хорошо, мол, сейчас иду.
В главную залу словинец вошел сияющий, как новый скойц. Жак утянут поясом, складочки согнаны назад, за спину. Мокрые волосы расчесаны не пятерней, как обычно, а нашедшимся в мешке Олешека деревянным гребнем. С сапог стерта пыль и соломинки.
После темного коридора освещенное десятком факелов помещение показалось праздничным и нарядно украшенным. Хотя, если задуматься, чем жилище Доброжира отличалось от замков словинецких, поморских, полесских князей и рыцарей? Да ничем! Тот же дощатый пол, выглядевший из-за нескольких поколений обитателей замка, забывающих чистить сапоги на крыльце, глинобитным. Два огромных камина глядят друг на друга, как пасти неведомых чудовищ. Благодаренье Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому, огонь не разжигали — и так достаточно тепло, иначе едкий дым ел бы глаза похлеще заморской отравы — перца. Стены залы увешаны полотнищами хоругвей, под которыми сражались еще деды и прадеды нынешнего ошмянского короля. Стяги черные, довольно-таки мрачные. Лишь золотистые трилистники как-то оживляли их рисунок. Любопытно, раз у короля нет наследника мужского пола, исчезнет ли его герб из геральдических анналов или рыцарю, сумевшему добиться руки королевны Аделии, придется принять в свой герб цвета Доброжира?
Годимир тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, и продолжил рассматривать обстановку залы.
Ниже знамен висели доспехи и оружие. И каждый предмет мог поведать свою историю о походах, сражениях, победах и поражениях. Тут же красовались охотничьи трофеи: головы медведей и туров, горных козлов и архаров, оскаленная башка (перекошенная, с выбитым глазом) горного людоеда, прибитая длинным костылем когтистая лапа кикиморы и половина хвоста выверны с острым костяным жалом. Присутствие в украшениях зала столь близкого родственника драконьего племени вселило в Годимира надежду на успех поисков. Кормятся драконы и выверны с ослизгами почти одинаково. Ну, разве что первые предпочитают взрослых животных — оленей, кабанов, туров, а более мелкие сородичи охотятся на детенышей. И селятся драконы поодиночке — вряд ли чаще, чем раз в десяток лет драконица входит в охоту, привлекая запахом и глубокими затесами от когтей на стволах деревьев ближних самцов. А вот выверны обитают семьями в больших пещерах. До пяти-шести голов. Поэтому, согласно «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным» Абила ибн Мошша Гар-Рашана, драконов лучше брать в логове, а выверн и ослизгов — последние занимают промежуточное положение между драконами и вывернами и по строению тела, и по повадкам — в местах кормежки, куда самцы и самки, взрослые и подростки летают по отдельности…
— Пан Годимир, именующий себя рыцарем Годимиром герба Косой Крест, уроженец Чечевичей, что расположены в Бытковском воеводстве Хоробровского королевства! — раздался громкий голос. Годимир встрепенулся и обернулся на звук.
Говорил пан Божидар — каштелян ошмянский. Он стоял, опершись кулаками о край стола, и хмурился, глядя на словинца. Следует заметить, что по обыкновению, столы в главных залах зареченских замков располагались «виселицей». Середина, то бишь «перекладина» на невеликом возвышении. Там сидели хозяева и самые почетные гости, а остальные, в порядке убывания знатности, славы и богатства размещались на «опорах» виселицы.
— Пан Годимир! — с нажимом повторил каштелян.
— Я здесь! — откликнулся словинец, отвешивая точно рассчитанный поклон. Ни вершком больше, ни вершком меньше.
А где же король?
Рыцарь сперва и не разглядел его. Маленького росточка человек в черном зипуне, без всяких вышивок, галунов и украшений. Не носил Доброжир также и суркотту. Даже своих цветов. Только воротник и манжеты зипуна были отделаны темным блестящим мехом. Скорее всего, бобровым.
Морщинистый лоб, седые виски, глубокие складки, начинающиеся от крыльев носа и скрывающиеся в тронутых изморозью усах, мешки под глазами. Все это делало ошмянского государя похожим на пожилого, усталого лавочника или мастерового, измученного непосильными поборами властьимущих. Доброжир совершенно терялся рядом с занимавшим кресло от него по правую руку высоким, худым, воронообразным Желеславом и паном Божидаром, огромным, величественным и вальяжным, разместившимся слева. Единственное, что отличало Доброжира от прочих панов-рыцарей, — тонкий тускло-золотой обруч вокруг чела.
— Пан Годимир, подойди ближе, — велел каштелян.
Словинец повиновался.
Шагая мимо столов, за которыми расположились гости ошмянского двора и наиболее знатные из местных рыцарей, он выделил взглядом намотавшего каштановый ус на толстый палец пана Тишило, седого Стойгнева в черной суркотте, красноносого мечника Авдея. Успел заметить, как Олешек тише воды, ниже травы проскользнул за его спиной и уселся в самом низу правого стола, бережно прижимая к груди цистру.
— Ты обвиняешься, пан Годимир, — провозгласил Божидар, — в незаконном присвоении рыцарского звания. Для прочих панов-рыцарей поясняю. Не будучи посвящен в рыцарское звание согласно обычаю и уставу, пан Годимир, уроженец села Чечевичи, сын рыцаря Ладибора герба Косой Крест, объявил себя странствующим рыцарем, путешествовал по землям Хоробровского королевства, Полесья, Поморья, Заречья… Ты что-то хочешь сказать, пан Годимир?
— Не был я в Поморье, пан Божидар.
— Да? Ладно, не был. Но ведь мог же поехать?
— Мог.
— Тогда невелика ошибка. Слушай с почтением, как подобает. Так вот, пан Годимир выдавал себя за рыцаря, пользовался всеми привилегиями, означенному сословию причитающимися, и, в особенности, положением странствующего рыцаря. Обвинил его в том славноизвестный рыцарь пан Стойгнев герба Ланцюг из Ломчаевки, гость его королевского величества пана Доброжира.